First of all, here’s Vygotsky attacking Meumann and Piaget for the view that learning to read and write is really just learning, and not a fundamental restructuring of the child’s understanding. It’s from Thinking and Speech, Chapter Six, Part Three. But unfortunately neither English translation is really adequate. So here is the Russian:
Обучение как бы пожинает плоды детского созревания, но само по себе обучение остается безразличным для развития. У ребенка память, внимание и мышление развились до такого уровня, что он может обучаться грамоте и арифметике; но если мы его обучим грамоте и арифметике, то его память, внимание и мышление изменятся или нет? Старая психология отвечала на этот вопрос так: изменятся в той мере, в какой мы будем их упражнять, т.е. они изменятся в результате упражнения, но ничего не изменится в ходе их развития. Ничего нового не возникнет в умственном развитии ребенка от того, что мы его обучим грамоте. Это будет тот же самый ребенок, но грамотный. Эта точка зрения, целиком определяющая всю старую педагогическую психологию, в том числе и известную работу Меймана, доведена до логического предела в теории Пиаже. Его точка зрения такова, что мышление ребенка с необходимостью проходит через известные фазы и стадии, независимо от того, обучается этот ребенок или нет. Если он обучается, то это есть чисто внешний факт, который еще не находится в единстве с его собственными процессами мышления. Поэтому педагогика должна считаться с этими автономными особенностями детского мышления как с низшим порогом, определяющим возможности обучения. Когда же у ребенка разовьются другие возможности мышления, тогда станет возможным и другое обучение. Для Пиаже показателем уровня детского мышления является не то, что ребенок знает, не то, что он способен усвоить, а то, как он мыслит в той области, где он никакого знания не имеет. Здесь самым резким образом противопоставляются обучение и развитие, знание и мышление. Исходя из этог Пиаже задает ребенку такие вопросы, в отношении которых он застрахован от того, о,что ребенок может иметь какие-нибудь знания о спрашиваемом предмете. А если мы спрашиваем ребенка о таких вещах, о которых у него могут быть знания, то здесь мы получаем не результаты мышления, а результаты знания. Поэтому спонтанные понятия, возникающие в процессе развития ребенка, рассматриваются как показательные для его мышления, а научные понятия, возникающие из обучения, не обладают этой показательностью. Поэтому же, раз обучение и развитие резко противопоставляются друг другу, мы приходим с необходимостью к основному положению Пиаже, согласно которому научные понятия скорее вытесняют спонтанные и занимают их место, чем возникают из них, преобразуя их.
“Teaching-and-learning reaps the benefits of the children's maturation, but is in itself of no interest to development. If we teach literacy and numeracy when the child’s memory, attention and thinking have evolved to such a level that it can be taught, will his memory, attention and thinking change or no? The old psychology responded to this question thus: it will change to the extent that we exercise them, i.e. it will change as a result of exercise, but nothing will change in the course of their development. There is nothing new here in the mental development of the child from what we taught him to read. It will be the same child, but competent. This view is entirely fixed by the whole of the old educational psychology, including the well-known work of Meumann, and brought to its logical limit in Piaget's theory. His point of view is that the child's thinking must needs to pass through certain phases and stages, regardless of whether the child undergoes teaching-and-learning or not. If he undergoes it, this is a purely external fact, which is not yet in any communion with his own thinking processes. Pedagogy should therefore be considered alongside the autonomous features of children's thinking, as a lower threshold determining teaching-and-learning. When a child develops, other ways of thinking and other forms of teaching-and-learning will then be possible. For Piaget, the indicator of the child's thinking is not what the child knows, not what he is able to learn, but the way he thinks in an area where he has no knowledge. Here lies the very sharpest contrast between teaching-and-learning and development, between knowledge and thinking. It is on this basis that Piaget sets the child questions with respect to which he may be assured that the child can have no knowledge whatever. For if we ask the child about things about which he may have knowledge, here we do not get the results of thinking, but the results of knowledge. Therefore, spontaneous notions arising in the development of the child shall be considered as indicative of his thinking, and scientific concepts that arise from learning-and-teaching, do not have this potential. For the same reason, once learning-and-teaching and development are sharply counterposed to each other, we necessarily arrive at the main point of Piaget, according to which scientific concepts rather displace spontaneous and take their place rather than derive from them, transforming them.”
Later on, Vygotsky dwells at some length on his disagreements with Koffka. It will be seen that the passage which Vygotsky is lingering over is precisely the one that Mike sent around:
Есть, наконец, третья группа теорий, которая особенно влиятельна в европейской детской психологии. Эти теории пытаются подняться над крайностями обеих точек зрения, которые изложены выше. Они пытаются проплыть между Сциллой и Харибдой. При этом случается то, что обычно происходит с теориями, занимающими среднее место между двумя крайними точками зрения. Они становятся не над обеими теориями, а между ними, преодолевая одну крайность ровно в такой мере, в какой они попадают в другую. Одну неправильную теорию они преодолевают, частично уступая другой, а другую . уступками первой. В сущности говоря, это . двойственные теории: занимая позицию между двумя противоположными точками зрения, они на самом деле приводят к некоторому объединению этих точек зрения.
Такова точка зрения Коффки, который заявляет с самого начала, что развитие всегда имеет двойственный характер: во-первых, надо различать развитие как созревание и, во-вторых, надо различать развитие как обучение. Но это и значит признать в сущности две прежние крайние точки зрения, одну вслед за другой, или объединить их. Первая точка зрения говорит, что процессы развития и обучения независимы друг от друга. Ее Коффка повторяет, утверждая, что развитие и есть созревание, не зависящее в своих внутренних законах от обучения. Вторая точка зрения говорит, что обучение есть развитие. Эту точку зрения Коффка повторяет буквально.
“There is, finally, a third group of theories, which is particularly influential in European child psychology. These theories attempt to rise above the extremes of both points of view, as set out above. They are trying to sail between Scylla and Charybdis. In this case, what happens is the usual case with theories that occupy the middle ground between two extremes. They do not stand above the two theories but between them overcoming one extreme exactly to the extent to which they veer towards the other. They overcome one wrong theory by partially surrendering to another. Generally speaking, it is a dualistic theory: occupying a position between two opposing points of view, they actually result from some combination of the two points of view."
"This is the view Koffka, who states at the outset that the development is always dualistic: First, we must distinguish development as maturation and second we must distinguish development as learning-and-teaching. But this means to recognize in essence the two previous extreme positions one after the other, or combine them. The first point of view is that the processes of development and learning-and-teaching are independent of each other. Here Koffka repeats the argument that development and maturation are not dependent in their internal laws upon learning-and-teaching. The second point of view is that learning is development. This view too Koffka repeats word for word.”
Vygotsky goes on to discuss three positive elements in Koffka’s work: First, Koffka recognizes that there are two different things and they exist in a state of mutual dependence. Second, Koffka must introduce a new conception of learning-and-teaching, namely the appearance of new structures and the completion of old ones. Thirdly, Koffka raises, although he cannot solve, the whole question of whether learning-and-teaching leads development or the other way around. It’s that moment when learning-and-teaching leads development, or opens the next stage of development (as Koffka says, a pfennigsworth of learning and teaching yields a mark of development) that I always thought was called microgenesis.
In developing that second point, on the new STRUCTURAL conception of learning-and-teaching that Vygotsky distinguishes between learning-and-teaching that offers only the skill that it offers and a transformative skill—and the example he gives of the former is learning to type. What about the latter, though? It seems to me he has already given us an example of the latter at the very outset of this discussion when he was raking Meumann and Piaget over the coals. It is when a child learns that he or she can draw speech.
David Kellogg Hankuk University of Foreign Studies
--------- 원본 메일 ---------
|
__________________________________________ _____ xmca mailing list xmca@weber.ucsd.edu http://dss.ucsd.edu/mailman/listinfo/xmca